доп. сцена

[tedeska]

Сегодня ночью сделала важное дело. Благодаря одному въедливому (по-хорошему въедливому, храни Боженька таких неленивых людей, благодаря которым можно еще доработать текст, сделать его лучше) меня накрыло красивой сценой из начала Техаса. Я не знаю, прояснит ли она что-то по поводу обоснуя веры Стива или нет, но мне она кажется важной и на своём месте. Еще вчера она виделась и слышалась мутно, но сегодня ночью прояснилась. Я сейчас рада ей. Надеюсь, она все же внесет некий элемент обоснуя.

Вообще с детьми одновременно сложно и просто говорить о вере, о Боге. Во взрослых много больше циничности и почти нет веры в чудо. Со взрослыми сложно всегда, за редким исключением. Есть еще полезный момент - это довольно удобно с точки зрения воспитания, приучать ребенка к ощущению, что кто-то приглядывает за тобой, даже когда взрослых рядом нет и они чего-то не видят. Мне кажется, это будит совесть и другие внутренние ресурсы.

В общем, сцена эта почти в самом начале, как Стив выбегает из кабинета и до того, как говорит с отцом. Сцена-воспоминание. По ощущениям, подобными сценами можно расцветить еще пару мест, добавив тексту еще 10к слов. Но не будем.

*

Стив горько усмехнулся и вдруг закашлялся. Внутри тянуло и обжигало, как всегда, когда начинался приступ. Скривившись от боли, он упал на ближайшее кресло и постарался уйти в медитацию, которой его научила врач восточной практики ещё в детстве. Дыхательные упражнения часто помогали ему, помогли и сейчас. Лёгкие и диафрагма медленно успокоились, улеглись на свои законные места, и Стив выдохнул с облегчением - словно задерживал дыхание последние пару минут.

Когда он смотрел на цветущий и благоухающий сад, на разросшиеся кусты разномастного шиповника вдоль дорожек, он постоянно вспоминал бабушку - словно видел в зелени мелькание, отблеск её любимого канареечного цвета платья - и один весенний день много лет назад, когда состоялся тот самый разговор. Такой разговор, который вроде бы не отличается ничем от всех других. И при этом неуловимо меняет - то ли самого тебя, то ли мир вокруг.

Стив помнил точно - ему было шесть. Стояла весна - ранняя, заполошная, наступающая на хвосты последним холодным ночам. Бабушка сидела в саду на свежей проклюнувшейся траве в окружении маленьких рассадочных кустов шиповника. Рядом с ней лежали холщовые аккуратные перчатки и небольшая лопата - бабушка намеревалась посадить шиповник. Она его обожала и свозила в резиденцию сорта отовсюду, где только встречала что-то особенное. Шиповник в саду был всех мыслимых оттенков - от снежно-белого до лилового, и всевозможных форм бутонов. Стиву больше всего нравились розоподобные. Когда он выбежал на улицу, бабушка осторожно освобождала корни первого куста от защитной ткани.

"Мама жаловалась, что ты опять хотел пропустить воскресную мессу, - мягко сказала ему бабушка. - Почему ты не хочешь приходить, Стиви? Это ведь традиция."

Традиция, с досадой подумал он тогда. Скукота и ничего интересного. Ему намного больше нравилось читать, и если бы он мог читать на мессе свои учебники или, на худой конец, что-нибудь из научных журналов, это была бы намного более полезная трата времени.

"Мне там скучно," - честно сказал он и пробежал рядом. Услышал, как бабушка за спиной вздохнула.

"Поможешь мне, Стиви?" - спросила она, всё же улыбаясь. Её доброе лицо с морщинками у глаз и на лбу всегда было мягким.

Он не очень любил ковыряться в земле. Тем более, когда точно знал - для этой цели три раза в неделю приходит дядя Маркус - хмурый высокий мужчина, про которого мама всегда говорила "средних лет". Ещё она говорила "нелюдимый" и "с ним невозможно поговорить", но его, Стива, это мало смущало. У дяди Маркуса для него всегда был фруктовый леденец, которыми в обычные дни в резиденции его не баловали. А ещё дядя Маркус надевал широкополую соломенную шляпу перед работой, а потом - вдруг! - улыбался ему сквозь шикарные густые усы, и заговорщицки подмигивал. Это была их тайна - и леденец, и улыбка. Стив знал, что дядя Маркус отличный садовник и искренне не понимал, зачем бабушке вздумалось садить шиповник самой.

Он со смехом пробежал мимо, отвлёкшись на юркую оранжевую бабочку. А потом всё же изловчился и поймал её между ладоней. Заглянув в щель между пальцами и ничего в темноте не увидев, гордо понёс хвастаться трофеем бабушке. Она неторопливо выкапывала первую лунку в газоне у дорожки.

"Смотри, бабуля, я поймал!" - он подошёл поближе, убедился, что бабушка смотрит, и медленно раскрыл ладони. Маленькая оранжевая бабочка лежала в них и вяло перебирала крыльями с оббитой с них краской. Она уже не могла летать.

"Очень красивая, Стиви", - оценила бабушка. Вот только Стив так больше не считал. Он нахмурился и поднёс ладони к носу, разглядывая поблекшие крылья.

"Лети!" - приказал он и подкинул ладони вверх. Бабочка подлетела, схваченная дуновением ветерка, ломко кувыркнулась в воздухе и упала на траву. Стив нахмурился ещё сильнее.

"Не думаю, что она сможет снова полететь, милый", - сказала тогда бабушка. Подошла ближе и погладила по голове.

"Но почему? - искренне недоумевал он. - Когда я её поймал - она летала!"

"Не все мы можем продолжать летать после того, как нас поймают, - вздохнула бабушка и осторожно подняла бабочку за крылья, снова положила её в раскрытую ладонь Стива. - Ты должен оставить её на видном месте, на цветке. Тогда какая-нибудь птица будет пролетать и увидит её. И возьмёт с собой. Не хорошо оставлять её так, в траве. Бог присматривает за нами, а мы должны присматривать за теми, кто меньше нас. Если её увидит птица - она не пропадёт."

"Она просто съест её", - упрямо пожал плечами Стив, но всё же положил оранжевую бабочку в середину крупного кремового цветка шиповника. Стив не любил, когда бабушка начинала говорить о Боге. Иногда ему казалось, что в резиденции все только и говорят о Боге, и поэтому с радостью сбегал в школу и на дополнительные занятия. Там эти темы были под запретом.

"Главное - она не пропадёт. А значит, её смерть не будет напрасной".

Стив задумался. Буквально два дня назад у него был тяжёлый приступ астмы. Когда ему полегчало, он пошёл за водой на кухню и случайно услышал у спальни родителей, как мама плакала и говорила - "если он умрёт так рано, всё было напрасно, всё..."

"А я? - вдруг спросил он у бабушки, которая успела снова взять в руки лопату и подцепить ею травянистый газон. - Если я умру, моя жизнь будет напрасной?"

Бабушка помолчала, чуть сдвинув аккуратные брови.

"Это серьёзный вопрос, Стиви. Ты особенный мальчик, и я уверена, Бог присматривает за тобой. Но ты - не бабочка, тебя не так-то просто поймать. Только ты можешь решить, будет ли твоя жизнь напрасной, или нет".

Стив тогда очень рассердился.

"Я не бабочка, но тогда зачем Он сделал меня таким слабым и больным? - спросил он, сжимая кулаки. - Зимой я не могу долго гулять с друзьями и постоянно простужаюсь, летом тут же обгораю на солнце и с трудом дышу от жары и пыли. Разве это честно? Если Он приглядывает за мной, почему он не сделал меня сильным и здоровым, как Филипп?"

Стив усмехнулся себе прежнему. Сейчас он бы никогда не стал сравнивать себя с Филиппом Картером. И здоровье тут не при чём. Повзрослев и возмужав, брат Пегги, старше их на три года, оказался трусливым и мелочным мужчиной. Ни молодая, красивая жена, ни новорождённый наследник не помогли ему избавиться от этих качеств. Трусость и мелочность читались в нём так открыто, что Лорд Картер даже не хотел передавать ему Палату. Это было серьёзным ударом для задиры-Фила из далёкого детства.

Бабушка тогда ответила ему, сказав кое-что, что он запомнил. Не понял, а именно запомнил, следуя какому-то наитию.

"Ему виднее, Стиви, какими создавать нас. Какими мы должны прийти в мир, и какими стать после. Ты не бабочка, у бабочки мало выбора - просто летать, опылять цветы, продолжиться в потомстве. У тебя, мой милый, вариантов намного больше. Когда Он даёт нам слабость, Он хочет, чтобы мы обрели через неё силу. Другую силу, которую иначе никак не найти в себе."

"Но почему ты всегда говоришь, что Ему виднее? Откуда тебе это знать?" - с искренним непониманием спросил Стив.

Бабушка улыбнулась - как всегда мягко и нежно. Стянула с рук перчатки, приладила их сверху воткнутого в землю черенка лопаты. Позвала его за собой кивком головы и подошла к ближайшему цветущему кусту.

"Иди сюда, Стиви. Наклонись и понюхай, - а потом, когда Стив упёрся носом в одуряюще-сладко пахнущий цветок, уже готовый чихнуть, она вдруг спросила - Что ты видишь?"
Стив так озадачился вопросом, что даже чихать ему перехотелось.

"Не знаю, - пробубнил он. - Цветок?"

Бабушка рассмеялась.

"Ты не можешь видеть цветок так близко. Ты знаешь, что это цветок, ты нюхаешь его, но видишь лишь размытые очертания, так ведь?"

Стив нехотя согласился - с такого расстояния он ничего толком не видел, только чувствовал аромат.

"А теперь немного отодвинься. Лучше видно?"

Стив отстранился - конечно, так он видел и этот цветок, и ещё нераспустившиеся бутоны рядом, и даже часть остального куста.

"А если отойти на шаг, то ты увидишь ещё больше, вот только рискуешь потерять нужный цветок из виду."

Стив отошёл и кивнул. Многочисленные кремовые соцветия сливались в однородные пятна, и Стив не мог бы точно сказать, какой из цветов нюхал первым.

"Бог, Стиви, точно так же видит нас - будто бы издалека. И поэтому видит лучше - и наши собственные лепестки, и соседние цветы, и ветви, и корни, и даже сам сад, в котором мы растём. Он видит и знает каждого - когда он расцвёл, зачем, для чего. И какой формы будет ягода, когда лепестки уже отомрут, оставив только плод. И сколько внутри плода будет семян. Он знает это, потому что смотрит издалека, потому что давно наблюдает, и ничто для него не ново. Но когда он так присматривает за нами - он не теряет нас из виду из-за расстояния. Всегда чувствует особый аромат и при случае без труда может наклониться поближе, помочь, повести, будто за руку, когда тебе это будет больше всего нужно."

Стив стоял, смотрел на цветок и раздумывал.

"Звучит не очень убедительно," - сказал он всё-таки.

Бабушка вздохнула - словно утомилась стоять под лучами тёплого припекающего солнца.

"У Христа, Его воплощения, был ученик - Фома. Он не поверил, когда Христа не нашли за гробным камнем в плащанице, а встретив его, воскресшего после Голгофы, на улице, сказал - дай мне вложить пальцы мои в раны твои, и тогда я поверю. Христос позволил Фоме вложить пальцы в язвы на запястьях, Фома вложил руку в рану на рёбрах, и пальцы - в дыры от гвоздей на ногах. Тогда он поверил, что перед ними правда умерший и воскресший Иисус из Назарета".

"Мне бы не понравилось, если бы мне в раны вкладывали пальцы," - нахмурился Стив, и бабушка улыбнулась.

"Ты делаешь это каждый раз, когда говоришь - не верю. Ему больно, но Он всё же не отворачивается от тебя. От всех нас. И раз за разом показывает своё присутствие."

"Как?" - совсем запутался Стив.

"Во всём вокруг, - сказала бабушка, пожав плечами и оглянулась, словно впервые осматриваясь. - И в нас самих. Во мне и тебе, Стив. Ты особенный мальчик, Божье творение. И если он сделал тебя слабым, в этом есть Его замысел, который ни ты, ни я не можем разглядеть - сильно близко смотрим. Но он обязательно раскроется в своё время, нужно только быть смелым и идти вперёд".

И тут случилось странное. Стив сам оглянулся вокруг, и всё это - краски, свет, лучи солнца сквозь резные листья старых лип, гудение шмелей и одуряюще-сладкий запах цветущего шиповника - всё это разом опрокинулось в него, наполнило, подняло кверху, словно он блестящая пылинка, и вдруг лишило способности сомневаться. Стиву казалось, что он взлетел - и поднялся выше кустов, выше бабушки, выше деревьев. Он улыбался и даже смеялся, рассматривая их прекрасный сад сверху, и всё ему казалось понятным, несложным, исполненным смысла. А потом он вздрогнул и упал, и наступила темнота.

В тот раз у него случился первый приступ из-за чрезмерного поглощения кожей ультрафиолета. Он пришёл в себя у бабушки на коленях, рядом стоял озабоченный отец, вызывающий кого-то по браслету-коммутатору, сбоку от бабушки над ним склонялась взволнованная мама.

"Я же сказала, всё будет в порядке, - с облегчением прошептала бабушка и поцеловала его в лоб. - Ты нас напугал, Стиви."

"Отбой, всё в порядке, - пророкотал отец кому-то, с кем разговаривал. - Думаю, на сегодня хватит солнечных ванн. Отправляйся в дом, Стив"

Он, конечно, послушался. Мама увела его за руку, и он до последнего оглядывался назад, на бабушку, которая посидела, а потом снова принялась выкапывать лунку для нового куста шиповника. И у Стива больше не было ни единого вопроса, почему она делает это. Почему не оставила ковыряние в земле дяде Маркусу. Он ещё размышлял, стоило ли говорить бабушке о своём видении, но решил подождать до вечера.

Когда бабушка пришла поцеловать его на ночь, в комнате уже горел ночник, разгоняя тёплые тени по углам. Стив всё же не решился рассказать - это очень напоминало обычный бед во время приступа, но он-то чувствовал! Так ярко чувствовал, только объяснить словами не мог.

"Бабушка, - спросил он всё-таки, когда она погладила его по волосам и перекрестила на ночь. - А если мы всё-таки не верим? Он сердится на нас?"

Бабушка улыбнулась - в сумраке комнаты почти незаметно. Но голос стал ещё теплее.

"Он никогда не сердится, Стиви. Он только любит. И испытывает, чтобы мы не останавливались и не засиживались долго на одном месте. Люди, даже здоровые, слабы и мягки по своей природе. Как незапечённая глина. Поэтому многие не всегда с честью проходят испытания. А после маются, топчутся на месте, когда не могут достичь цели - потому что сами оказались не готовы к своему будущему. Даже если ты не веришь, - сказала она, - Он всё равно обнаружит своё присутствие рано или поздно. И хорошо бы быть к этому готовым."

Стив дослушал и серьёзно кивнул головой. Он будет.

Стив по прежнему не любил ходить на семейные воскресные мессы, звук маленького домашнего органа его усыплял, а монотонные молитвы падре Боттичи выбивали зевок за зевком. Но он перестал спорить с мамой и приходил на мессу вовремя. Это было особенное время - в небольшом домашнем приходе с узкими мозаичными - на старинный манер - окнами, чтобы подумать о многом. Ему было всего шесть, но он был очень умным мальчиком. И если в его жизни и правда есть какой-то важный, но пока скрытый смысл - он просто обязан подготовиться к этому. Он размышлял о своём, стоя рядом с мамой и бабушкой, под орган и напевные молитвы, и ему казалось, что кто-то сверху смотрит на него с тёплой улыбкой.

Бабушка умерла два года назад. Но всегда, когда по весне и до конца лета цвёл шиповник, всегда, когда Стив стоял вот так и смотрел в сад - ему казалось, что он видит между кустов вьющийся подол её жёлтого платья.